Доплатное письмо № 17
(о Чевенгуре)
Чевенгур предсказан Толстым в своем трактате об искусстве: "истинное произведение искусства есть только то, которое передает чувства новые*, не испытанные людьми" (глава IX); чувства прочих были неизвестны Толстому и его предшественникам, а тут еще и - "указание нового творящегося отношения человека к миру" (там же). Прочий определяется в Чевенгуре так: "он другим без желания целый свет, как игрушку, состроил"**; или: "сумевшего выдумать не только имущество и все изделия на свете, но и буржуазию для охраны имущества"; или: "тайно живущие на свете люди" ("если бы они жили слишком явно и счастливо, их бы уничтожили действительные люди", Чевенгур - от chevy - крик охотника при парфорсной охоте на лисиц)
В Чевенгуре: "начал читать книги, но мое понимание их было свое", и - он "любил, чтобы говорили против того, что он считал правильным"; у Чаадаева (который тоже любил, чтобы ему говорили против) различные чувства передаются ребенку с ласкою матери; не только чувства, но и мысли, "которые нашептывает, лаская, его мать" (первое философическое письмо, перевод Шаховского), в Чевенгуре - "мать ничего ему не прошептала"***
Если у Чехова отставной урядник Войска Донского осмеливается опровергнуть, по-стариковски, что "человек произошел от обезьянских племен мартышек орангуташек", то в Чевенгуре Захар Павлович не может превозмочь свою думу, что "человек произошел от червя, червь же это простая страшная трубка у которого внутри ничего нет - одна пустая вонючая тьма". И "Власть тьмы" выглядит у Платонова иначе, чем у Толстого: "прочие появились из глубины своих матерей среди круглой беды, потому что матери ушли от них так скоро, как только могли их поднять ноги после слабости родов, чтобы не успеть увидеть своего ребенка и нечаянно не полюбить его навсегда". В чеховских "Трех сестрах" Ирина говорит: "Я не любила ни разу в жизни". В Чевенгуре, Софья Александровна: "Я никого никогда не полюблю", "Я вам вот что скажу, только по секрету. Любая женщина хочет иметь всех мужчин, а в одного влюбляется только от отчаяния и невозможности...Вы понимаете меня?", "Ну что мы с вами будем делать, когда поженимся? Вы не подумали этого?", "Как-то глупо говорить, но до чего доведет любовь, если бы детей не рожать...Правда?", и - "Женщин же не бывает глупых". "Софья Александровна с нерешительной нежностью взглянула на Дванова (Платонов заменил первую букву у чеховского "Ивáнова", но - какая разница!) - она бессознательно пожалела что не любит его", "Дванов не мог знать, что она уже любила Копенкина смутным ранним чувством, когда человек переплывает пучину меж детством и зрелостью и когда нет уверенности, что доплывешь до того берега". "Софья Александовна вообразила Дванова: в том нет чего-то родного, что сразу увидела она в знакомых руках и в складках глаз Копенкина", он "как будто не в первый раз явился, а только вернулся: так он был знаком и привычен"****
Но Копенкин любит мертвую Розу Люксембург.
Платонов говорит нам в Чевенгуре: "Вы теперь знаете, что я - есть, и всë"
* В Чевенгуре: "дрогнули какие-то недра: вышло новое чувство, чужое и одинокое для всех остальных". "То, что Дванов ощущал как свое сердце, было постоянно содрогающейся плотиной - от напора вздымающегося озера чувств. Чувства высоко поднимались сердцем и падали по другую сторону его, уже превращенные в поток облегчающей мысли. Но над плотиной всегда горел дежурный огонь того сторожа, который не принимает участия в человеке, а лишь подремывает в нем за дешевое жалованье. Этот огонь позволял иногда Дванову видеть оба пространства - вспухающее теплое озеро чувств и длинную быстроту мысли за плотиной, охлаждающейся от своей скорости. Тогда Дванов опережал работу сердца...и мог быстро и правильно поступать"; и написать Чевенгур
** Как создавался город: "Из густоты деревенских дворов круглый год шли люди медленным шагом. На околице Чевенгура они ложились в траву и спали по суткам, облепленные мухами, не чувствуя солнечной жары, с открытыми посиневшими ртами. После сна они сразу хотели есть и доедали горстью хлебные крошки из сумок, если они там оставались, а потом шли по чевенгурским дворам наниматься..."Чего ж вы делать-то можете? - с сомнением расспрашивал оседлый чевенгурец. Мне б амбар для зерна был нужон, так его ж в елку надо тесать, а вы народ не мастеровой!" Прохожие рабочие, однако, оставались строить амбар с затеской венцов в елку, потому что от нужды можно тесать и в елку и в любую фигуру. В руках у прохожих обнаруживалась неожиданная умелость, потому что пешие люди привыкли к трудному хлебу и на любом месте работали сердечно; что кому было невдогад, тому вспоминалась жена и дети, оставшиеся с единственным вожделением на него, и прохожий догадывался, обращая свое горе в мастерство и в прочность чужого амбара". Так создавались прочими Рим, Москва, Нью-Йорк.
*** "Сама мать была не только чувствительна и нежна сейчас, но и умна и хладнокровна, - она боялась как бы ей чего не забыть не опоздать с той помощью ребенку, которую она знает и умеет. Она зорко вспоминала свою жизнь, свою и виденную чужую, чтобы выбрать из нее все то, что нужно сейчас для облегчения мальчика, - и без людей, без посуды, лекарств и белья, во встреченном безымянном для нее городе, мать-нищая сумела помочь ребенку, кроме нежности, еще и лечением", а мальчик, ему пятый год, говорит ей: "мне скучно ходить с тобой по длинной дороге, все одно и то же да одно и то же"
**** Эти фрагменты отсутствуют в варианте текста Чевенгура, подготовленном женой писателя, и изданном впервые у нас дочерью писателя, в журнале "Дружба народов", в 1988 г. (и далее - во всех изданиях; полный текст романа приведен в "Архив А.П.Платонова. Книга 2", М., 2019) Процесс создания Чевенгура описан в самом тексте: "она любила, чтобы Саша рисовал, а она указывала, что похоже, а что нет". И "как надо рисовать лучше" (с.140 второй книги Архива)
|
